Легко любить и без оглядки верить…

Оранжево

 

я все могу!

но вы - мои умейки -

оставьте!

я сейчас не при делах:

ем помидор

на голубой скамейке,

и соловею, щурясь...

в облаках

легко,

вгрызаясь в мякоть помидора,

выдумывать отличные стихи

о том,

что осень станет поздней скоро,

а у скамейки нет одной доски,

что плащ шуршит (его купила летом -

я строгая и стильная при этом),

но мне плевать, проглатывая сок

томатный, я химически тупею...

здесь нет доски, и я сижу и верю,

что осень может быть и без тоски,

а зимы, чтобы делать горы снега,

весна - носить повыше каблуки,

лелея мандариновое эго,

веснушками раскрашивать стихи,

сиять, и семечки в горшочки сеять,

легко любить и без оглядки верить...

 

и я сижу себе

в конце аллеи.

я знаю,

что налево поворот...

клен... школьный двор...

за ним хрущевка...

прели

в подъезде запах,

на подъезде код,

а кот,

который год

мышкует крыши,

а кот ученый

снова

письма пишет...

и хорошо бы

осень шелком вышить

да прилепить

в прихожей на стене -

скамейка, помидоры,

плащ на мне...

в конце аллеи дом

и кот на крыше...

 

и до зимы еще... как до Парижа.

и так оранжево сидится мне.

 

 

Кораблик

 

   на тонком пальце

   золотит колечком.

   в прозрачном камне

   лучиком горит.

   порывом ветра

   в форточку –

   в сердечко…

   звяк ложечкой

   о чашку.

   чай рябит –

   как камнем в речку –

   золотом круги

   спешат

   на радость,

   на любовь,

   на встречу

   кораблику из снов,

   что цел и вечен –

   плывет

   и паруса его

   легки.

 

 

Лист

 

   пусть ночь

   темна,

   и год за годом

   зимы,

   и ты устал

   от холода

   и дум,

   но чем темнее ночь,

   слышнее шум

   листьев

   и острей

   тепла отрада,

   и ты живее

   юного листа,

   с прожилкой первой

   солнечного

   лета,

   и ты нужнее

   звезд и синевы…

   не лучше, нет…

   живее и теплее…

   в отметинах порогов

   и судьбы,

   в бессоннице тоски

   и ожиданий

   как лист,

   что мечен молью

   и ветрами

   болтаешься на ветке

   кривизны,

   пытаясь не упасть

   в развал

   вселенной,

   а если уж пропасть

   трухою в твердь,

   то все-таки

   успев перегореть

   Осенним

   рыжим пламенем

   нетленным.

 

 

Вещь в себе

 

   Молчи струна. Всё меряет монетой

   Серебряный, чернёный техновек.

   Поэтов нет. Есть кладбище поэтов.

   Велик глаголом мёртвый человек.

   Стены четыре. Лампочка изгоя

   Горит в ночи. Сжимаем имена.

   Распух язык и вязнет. Нет покоя.

   (Есть силуэты. Есть авторитеты)

   Безмолвия Великая стена.

   Молчи. Среда убогих отвергает

   (Убогих в эволюции мещан) -

   Паяцы сирые стихи слагают

   (Те, что ещё остались в хатах с краю

   И каждый, к сожаленью, маргинал).

   Молчи. (В конце концов, едят поэты,

   Один признался: человек – подлец!).

   Горшков довольно! Боги приодеты,

   А розы свежи и две сотни лет,

   И хороши для мира и для света…

   Эзотерический пугает смысл

   И сопрягает с творчеством поэта,

   А он творит себя - прогресса миф...

 

 

   Лети поэт – дыра сверхзвуковая

   В безмолвии, в безвременье, в толпе…

   Двухтысячный. Я есть. И я летаю.

   Я вещь ненужная. Я вещь в себе.

 

 

Живем себе

 

   живём себе.

   и ветер

   просто ветер.

   снег не опрятен -

   сер.

   асфальт

   сырой.

   в кораблики

   играют в луже

   дети.

   вчера мело.

   но полнится Весной

   суетный мир -

   снег тает!

   он бессилен

   и обречён

   как смертный

   человек.

   уходит в воду.

   ветер пахнет

   сырью.

   и шум.

   и рябь.

   проклюнулся побег

   зелёной почкой:

   тянется упрямо

   к теплу.

   и всё огромнее

   моря -

   та лужа,

   где играют

   "капитаны"...

   живём себе!

   и...

   видимо...

   не зря!

 

http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=15377

 

 

18.116.40.53