Несётся мимо полуталый март

Туман над Ладогой

Волны, которые глушит туман,

бухая в бакен плачут.

Палубы следуют на Валаам,

там где Харон рыбачит.

Многоэтажка покинет Неву.

Пейте винцо, плывите.

Дёргает души, как будто плотву,

Осиновца смотритель.

Хватит завистливо вверх смотреть

в лунный иллюминатор.

Мне говорили, что смерть — не смерть,

а переход куда-то.

Шлёпнусь о днище в ячейках слов -

воздух отравлен ночи,

и через час закоптит улов

ладожский перевозчик.

Мгла непроглядная. Рыбий крик.

Из чешуи перламутра

мне поскорее подай плавник

и захлебнёмся утром.

Я разлюбил искусство оригами.

Я разлюбил искусство оригами.

Ручей несёт, куда глаза глядят,

и лоскуты ныряют в водопад

отплывшие когда-то — кораблями.

Изгиб, переворот, ещё изгиб,

умелое верчение без толка.

Себе не представляете вы скольких

я в реку отпустил квадратных рыб.

Надеялся, что сделаю мир лучше

расчерченным на клеточки листком,

но, к удивлению совсем недалеко

упрыгала бумажная лягушка.

Трудов не жаль, но мимо шли года

а мир вокруг не делался прекрасней,

картонные стекли на клумбу астры

и под дождём расплылись без следа.

Но как-то иероглифом упрямым

я надписал поверхность пустоты,

я оживить попробовал листы,

и разлюбил искусство оригами.

Поездка

Несётся мимо полуталый март,

подёргивая заморозком кочки,

и тонет обесцвеченный закат

в водице придорожной у обочин.

В багажнике года и вес вещей.

Ночь города, оскалившись, за мною

по стеблям прошлогодних камышей

вдогонку галопирует и воет.

Подарков накупила память в путь,

тяжёлые дары — не отвертеться:

крест одноногий, погружённый в грудь,

а в глубине песка истлело сердце.

Я еду, наконец, к родной глуши.

Я там дождусь прощающего солнца,

где май хоронят лапками хрущи

и звёзды нарождаются в колодце.

18.116.63.236