«Вызываю огонь на себя!»

Близ Барвихи, в ДСК «Новь» жил и умер Владимир Сергеевич Алхимов. Участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. На фронт ушел добровольцем из Ленинградского финансового института. В 1947 году был направлен на учебу во Всесоюзную академию внешней торговли СССР. После окончания академии Владимир Сергеевич работал заведующим отделом цен Научно-исследовательского конъюнктурного института Министерства внешней торговли СССР, затем был назначен заместителем директора этого института по научной работе. С 1958 по 1960 год он — торговый советник СССР в США, с 1960 по 1967 год — начальник главного валютного управления Министерства внешней торговли СССР. С 1967 по 1968 он работает Председателем правления Государственного банка СССР, а затем 10 лет — заместителем министра внешней торговли СССР.
С именем Алхимова был связан выход нашей страны на основах партнерства в систему международного финансово-экономического сотрудничества. В течение более сорока лет этот человек в значительной степени определял финансово-кредитную политику нашего государства. В 60-е годы Советский Союз остро нуждался в новых технологиях, современном промышленном оборудовании. Стране был необходим выход во внешний мир. Но этому препятствовали запреты в западном мире на предоставление Советскому Союзу кредитов. Особо жесткую позицию в этом вопросе занимали США, оказывая серьезное политическое давление и на другие страны.
Над решением проблемы работала возглавляемая премьером А.Н. Косыгиным большая группа специалистов. В.С. Алхимову — одному из инициаторов новой кредитной политики страны на внешнем рынке — отводилась важнейшая роль: вести самые сложные, запутанные, порой зашедшие в тупик финансовые переговоры. И делал он это, как утверждают очевидцы, блестяще. Академик Арбатов, близко знавший Алхимова не один десяток лет, вспоминает, что тот прекрасно разбирался в банковской и в валютно-финансовой системе не только Советского Союза, но и всего мира в целом, обладал огромной внутренней культурой. В западной прессе писали, что любая страна почла бы за честь иметь такого финансиста, но никто бы не осмелился даже предложить подобное Алхимову, зная его патриотизм. Крупнейшие деятели западного банковского и финансового мира говорили о Владимире Алхимове как о «маге финансов».
В свое время приобрела широкую известность история с закупкой в США крупной партии фуражного зерна. Американцы считали состоявшуюся сделку слишком дешевой и даже требовали ее пересмотра. Поднялся большой шум, американские газеты пестрели заголовками «Алхимов обокрал Америку!» На пресс-конференции, посвященной этому скандалу, Алхимов сказал: «Зерно куплено у вас по ценам мирового рынка. Но если вы считаете такое положение ошибочным, давайте его исправим, пересмотрим сделку. Но, мне кажется, такой пересмотр цен на проданное надо решать комплексно. Мы, например, считаем, что вы обокрали нас, когда купили у нас Аляску. Так вот, мы вернем вам ваше зерно, а вы нам — наши деньги. Одновременно мы вернем вам ваши семь миллионов долларов, заплаченные за Аляску, а вы нам — нашу Аляску». Зал на мгновение притих, а затем разразился гомерическим хохотом. Эта шутка полностью сняла проблему. Кроме глубочайших знаний, юмора на западе отмечали: «При всем его типично русском, или скорее советском, облике, в нем есть нечто от сдержанной элегантности биржевого маклера с Уолл-стрит. Этот советский человек нового образца не лишен и чувства юмора англо-саксонского стиля, но отличительной его чертой является присущая ему способность внушить доверие партнеру, создать мнение об СССР как о стране серьезной, прагматической…»
Когда началась перестройка, главный банкир страны пытался предупредить руководство о тяжелейших последствиях тех ошибок, которые стали допускаться, но его доводы остались без внимания. Более того, это стоило ему высокого поста. В 1993 году В.С. Алхимов умер, став очевидцем своего сбывшегося прогноза: нас постигли и тяжелейший экономический кризис, и гиперинфляция, и распад страны, героем которой он стал во время войны. Он не успел написать книгу, которую хотел назвать «Исповедь банкира»…
…Старший лейтенант Владимир Алхимов во время атаки вражеских танков совершил подвиг — вызвал огонь на себя. Ему было тогда 25 лет. Чудом остался жив. Мы публикуем отрывок из документальной повести «В личном качестве» об этом бое очевидца, однополчанина В.С. Алхимова — писателя Ильи Миксона.

До траншеи передовой линии было метров сто, но оттуда уже двигались, пригибаясь и падая, раненые. Пехота дрогнула, откатывалась. Через поле, обмолачивая недозрелые колосья ржи, подныривая на выемках, оголтело мчались танки… Всем оставаться здесь, в жидких кустах, неразумно и опасно. Все равно командует один человек. И связь, конечно, нужна. С огневыми позициями, с дивизионом. Только мощная артиллерия восстановит положение. И точность… Он принял решение, сделал выбор. Но надо еще убедить командира.
— Товарищ гвардии капитан, Иван Макарович…
До Бабича не сразу дошла просьба.
— Подчините мне огонь дивизиона, — уже не просил, требовал командир батареи.
Бабич хорошо, очень хорошо знал его. Можно положиться, как на себя. И предлагает Алхимов дело. Рискованное, но дело. Бабич отвел взгляд. Танков было много, не меньше полусотни. Они рвались на юг, расчленяли оборонительную полосу, заводили клещи. Таранный клин раздвоился на огнедышащие, ревущие стрелы, на два ромба. Острие правого ромба целилось в них. Бабич сосчитал в отколовшейся группе тринадцать танков.
— Сюда чертова дюжина прет, — произнес вслух.
Тринадцать танков да еще бронетранспортеры одним залпом не остановить, а второй не успеть… А остановить надо. Надо! И, во всяком случае, торчать здесь вдесятером бесполезно, тактически безграмотно, опасно. Прав Алхимов, нечего здесь всем торчать.
— Лейтенант, уводи людей. Я остаюсь.
— Это неправильно! — запальчиво выкрикнул Алхимов, словно Бабич хотел обделить его. — А кто дивизион потом соберет?!
И вдруг обезоруживающе улыбнулся.
— Где должен быть командир?
Бабич любил повторять эту чапаевскую фразу. «Шутит еще, чертяка!» Жизнерадостность, способность Алхимова к юмору в самый, казалось, напряженный и неподходящий момент всегда восхищали. Опять он прав, Володя Алхимов, гвардии лейтенант.
— Командуй, — сказал Бабич. — Пока мы не зацепимся где-нибудь…
— В укрытие ползком, быстро, — приказал Алхимов. И вместе с двумя радистами они перебрались в еще дымящуюся бомбовую воронку.
— Прицел меньше… — яростно закричал Алхимов, но услышал отчаянное:
— Рацию разбило!..
Хуже, страшнее не могло случиться. Катастрофа, конец. Без связи они не значили ничего. Трое обреченных в могильной яме…
— Лейтенант! — неожиданно закричал кто-то над самой головой. — Где же твоя артиллерия разэтакая! Огня, огня давай!
…Алхимов не заметил, как очутился в неглубоком, наскоро отрытом окопчике рядом с командиром полка стрелковой дивизии.
— Связь… — с присвистом заглатывая воздух, выговорил: — Связи нет… — И взмолился: — Дайте рацию!
Подполковник, не раздумывая ни секунды, гаркнул:
— Рацию артиллеристу!
Прижимистый батальонный начал отнекиваться, но комполка грозно оборвал его:
— Срочно!
…И опять есть связь — два пехотинца с железной коробкой…
— Второй диапазон, сто восемьдесят три, «Волга!» — заторопил радистов Алхимов. — Я «Днепр»!
— «Волга», квадрат семь, пять снарядов. Огонь!
— Огонь! — эхом повторил радист-пехотинец.
Перелет! Что и следовало ожидать… С учетом упреждения, времени на передачу и выполнение команд до танков будет… Ничего уже не будет, цель и наблюдатель совместятся в «яблочке». Идеальный случай для стрельбы с закрытых позиций. Такой случай рассматривается только в классической теории. Наблюдатель в «яблочке» — это уже не стрельба по вражеской цели. Не только по цели. Это огонь на себя, самоубийство. Или самопожертвование…
Все-таки ты не один, с тобой еще двое. И бой не окончен.
— Сматываться! За мной, бегом!
Они отбежали метров тридцать и свалились в полуразрушенный ход сообщения. Тугая волна ударила в спины, столкнула вниз, уберегла от смертоносного веера осколков. Лишь что-то больно вдавилось в живот и бедро. Нет, не ранен, камень, вероятно. Ну что?
— Прицел меньше…
— Сейчас… командир… — радист никак не отдышится. Алхимов только теперь и мгновенно увидел, какой он пожилой, старый, этот радист. И напарник его. Оба полуживые от непомерного для такого возраста физического напряжения. Он, Алхимов, моложе раза в два и то…
Алхимов подсел к рации, отстранил солдата.
— «Волга», «»Волга»! Как слышите? Я «Днепр».
Насколько удобнее и проще самому держать связь. И время экономится.
— Прицел меньше… Огонь!
В сиротском, по грудь окопе долго не усидеть, и танки уже рядом.
— За мной, бегом!
Радиостанцию он взвалил на себя, но старики и налегке едва поспевали. Отстали безнадежно или проскочили дальше в сумятице, когда он залег под бугорком с орешником. Может, ранило, убило — снаряды огневых налетов дивизиона взрывались не только среди немцев. Координаты ведь общие на карте и на местности.
— «Волга», «Волга», я «Днепр»…
То был самый острый и самый обидный момент. Алхимов лежал в яме из-под ели. Ее вырвало с землей и корнями, как выворачивает деревья ураган. Поверженное могучее дерево простерлось метров на двадцать, косо вздыбив мертвое сплетение земли, корней, травы вокруг комля. Толстый шершавый ствол с густой хвойной кроной и зонт выворотка лежали поперек пути атакующих. Издали заметив преграду, танки отвернули в стороны. Бронетранспортерам и подавно не перевалить было такую препону. И они обтекали ее.
Ель значилась на картах — Алхимов точно это помнил — отдельным деревом. Прекрасный ориентир для минометчиков и артиллеристов, на рабочей карте батареи ему присвоили номер. Ориентир № 8…
— «Волга». Цель — ориентир восемь.
Алхимов быстро оглянулся, словно мог увидеть отсюда своих солдат у пушек. Командиры орудий вскинули над головой невидимые клинки. Рубанут наотмашь…
Танки все ближе, ближе. И этот, с черным ягуаром. Еще немного, в самое «яблочко» чтоб…
— Огонь!
И съежился, вжался в рыхлый грунт. Отбегать было некуда. Вокруг танки.
Ударная волна толкнула в круглый парус выворотка и сдвинула ель, словно пытаясь поднять ее на ногу. Алхимова накрыло толстым защитным слоем земли и корней.
Пять залпов, два с половиной центнера тротила и стали рухнули на пятачок земли. Алхимова будто раскачивали за руки и за ноги, били головой о медный колокол. Мутилось сознание, в груди колыхалась тошнота, сумасшедший грохот и звон колошматили в барабанные перепонки. И плотная тяжесть сверху, от которой нечем дышать.
Давясь дурнотой, задыхаясь, Алхимов с трудом выдрался из-под завала. Он жадно глотнул прогорклый воздух, отравленный дымом взрывчатки, и закашлялся.
Тринадцать танков, воссоединившись за поваленной елью в боевой ромб, лязгали, ревели, стреляли уже позади, за спиной. Но бронетранспортеры отстали. Огонь дивизиона оторвал пехоту, оторвал!
Как и рассчитывал Алхимов, танки сгрудились у оврага, искали через перископы и узкие щели триплексов дорогу. Маскируясь зарослями жасмина, Алхимов сполз в овраг и устроился в глинистой нише.
— «Волга», «Волга»! Я «Днепр». Прием. «Волга»?!
Он обрадовался ей, словно чудом вернувшийся из запредельных далей, заблудший, трижды потерянный сын.
— «Волга», я Алхимов, Алхимов! Ориентир восемь, ближе пятьдесят… Отставить пятьдесят! Ближе семьдесят пять! Да! Левее сорок. Восемь снарядов. Дивизионом. Скорее! Огонь! Огонь! — просил, молил, требовал, приказывал он. — Скорее!
— Огонь… — с трудом различил замирающий голос. Аккумуляторы отдали все без остатка. Последний всплеск. И последняя надежда. Но команда дошла, дошла до штаба дивизиона. Сейчас последний удар. Танки обречены, конец черному ягуару… Это они, фашистские танки, обречены. А ему, Алхимову, еще жить и воевать. До полной, окончательной победы…
Подготовила Тамара Семенова.

18.117.153.38