«Дойти бы до «Мечты» на раненых ногах»

Вчера отметила юбилейный день рождения жительница Одинцова, участница Великой Отечественной войны, партизанка Антонина Николаевна Виноградова.
К героям своих будущих материалов журналисты порой заявляются без предупреждения. Так получилось у меня и на этот раз. Нашла нужный частный дом на Подушкинском шоссе, прошла по узенькой тропинке в снегу к крылечку, позвонила. Полминуты тишины. Ну, думаю, нет никого и тут же слышу: «Кто там?» Представляюсь и прошу извинить, что свалилась как снег на голову. «Козыряю» письмом от Раисы Ивановны Федотовой. Зачитываю: «25 февраля Антонине Николаевне Виноградовой исполняется 80 лет. Она участник партизанского движения, инвалид войны, человек добрый, великодушный, большая оптимистка». Прохожу за не смутившейся и не растерявшейся хозяйкой в дом. В кухне на плите «шкварчит» сковорода, пахнет картошечкой. Здесь за столом и присели.
— Еще раз простите, что без предупреждения, — продолжила я, — только вчера мы в редакции о вас узнали. Очень многие просят поздравить вас с юбилеем и прочитать ваши воспоминания о войне.
— Что рассказать-то? — призадумалась Антонина Николаевна. — Родилась я в деревне в двадцати пяти километрах от Пскова, в крестьянской семье. Шел мне 17-й год, когда война началась. Радио в деревне не было, и что немец напал на страну, узнали, когда старшему брату Ивану повестку из военкомата принесли. Собрался Ваня, ушел, и больше мы его не видели. Ни похоронки на него, ни сообщения, что пропал без вести, не получили. Рассказывали, будто видели, как он погиб недалеко от нашей же деревни… Средний брат, Петр, через пару недель сам отправился в Псков в военкомат, а ему встречные: «Куда шагаешь? Там же немцы уже». И Петя вернулся домой. А через несколько суток немцы были уже и в нашей деревне. В тот день мы сначала слышали стрельбу, взрывы (недалеко шел бой), потом наши солдаты начали отступать. Все жители деревни со страху попрятались в лесу. Переживали, что будет с домами. Я всегда смелая, шустрая была, вот и вызвалась отправиться обратно на переговоры с врагом. Со мной еще несколько женщин пошли, одна из них немного немецкий язык знала. Идем, а навстречу немец: «Где все?» — «В лесу», — отвечаем. Тот автомат наперевес: «Вы что — партизаны?» — «Нет, просто нам страшно, вот и спрятались». Кое-как разобрали его угрозу — если все жители деревни не вернутся, ее сожгут. Рассказали об этом своим. Воевавший с немцами в 1914 году мой отец сказал: «Это пришли не кормильцы». Но жалко было крестьянам своего имущества…
— Как же оказались в партизанском отряде?
— Это чуть позже. Когда мы вернулись в родную деревню, немцы заставили нас работать на лесопилке — колоть дрова, пилить деревья. Поначалу не зверствовали, обращались вполне сносно. Даже кормили. На обед супы варили из гороха или чечевицы, на ужин хлеб с кусочком маргарина или с повидлом давали. Хлеб я домой несла — двум племянникам, детишкам старшего брата отдавала. И девчонок наших, и женщин молодых немцы на правах завоевателей не обижали. Не поверите, но у нас они себе этого не позволяли. На меня вообще не смотрели — тощая была. А если кто и приглянулся, так пытались культурно ухаживать. Бывало, подойдет немец к дому, где симпатичная, пухленькая жила, и робко так в окошко стучит — выйди, мол…
— Действительно, верится с трудом. Другие вон какие ужасы вспоминают.
— Было и у нас страшно. Немцы все время менялись: одни уходили, другие приходили. Когда их под Москвой разбили, стали вести себя иначе. Начали еду отбирать, бить. А когда партизаны появились, двух наших жителей расстреляли. Двух родных братьев, Якова и Алексея. По четверо детишек у каждого сиротами остались. Расстреляли в лесу и не дали на кладбище похоронить.
Партизаны приходили в деревню по ночам. Один раз к нам в дом постучались и попросили достать табак. Брат Петька меня за ним в Псков послал. Я не знала, какой табак нужен, пробовала на вкус, крутила цигарки и закуривала, чтобы понять — крепкий или нет. А в другою ночь мы всей деревней собрали какую могли еду и отдали партизанам. Немцы утром: «Как ничего не осталось?» И давай по подвалам лазить. Мою курицу-рябушку хотели забрать, но я не дала. Встала поперек прохода в доме, руки расставила и кричу: «Ни за что!» У нас двое малышей, они кушать хотят. Сама же думаю — ну, сейчас стрельнут. Нет, снова обошлось. Один из немцев прошел в комнату, увидел невестку, кормящую сына грудью, приказал ей сесть на пол, сфотографировал (вот, мол, как русские плохо живут), и все. После этого я вскоре ушла к партизанам. Вместе со мной еще шесть девчонок ушли и брат мой. Ушло бы полдеревни, но остальных родственники не отпустили.
— А вас «благословили»?
— Нас к тому времени уже некому было благословлять: мама умерла в 39-м, а отец, когда всей деревней в лесу прятались, спали на земле, застудил легкие и умер в августе 41-го… В партизанах я землянки копала, стирала, шила, стояла часовой на посту.
— А в боях участвовали?
— Мужчины нас, девчонок, берегли, но все же довелось и пострелять. Сперва из винтовки, потом из карабина. Я была в девятом отряде 2-й бригады партизанского движения Ленинградского направления. Продвигались все время навстречу немцам. В одном из боев мне осколками обе ноги повредило. Перебинтовали, и ничего — зажило. Может, и контузии были, но тогда ничего не замечала, некогда было — упала, перекатилась на другой бок, поднялась и побежала дальше. Скольких врагов положила? Внуки все пристают: «Бабуль, ты хоть одного убила?» Не знаю, да и не хочу знать. А вот наших ребят много погибло. В общих могилах хоронили. Только мужа моей двоюродной сестры — отдельно. Она тоже в отряде была. Когда он погиб, его вместе с другими павшими бойцами похоронили. Так сестра откопала, нашла его во втором нижнем ряду… Много чего было. Партизаны, помимо прочего, еще деревни от уничтожения (сожжения) спасали. Нашу, правда, не уберегли — спалили-таки немцы в 43-м году все 35 домов. А оставшихся жителей в Германию погнали.
— Так в партизанском отряде до конца войны и воевали?
— Нет. Дошли до Ленинграда, там нас расформировали. Мужчин дальше на фронт отправили. Я тоже просилась, но брат не разрешил. Вернулась на оставшееся от родной деревни пепелище. А потом устроилась в Псковский райисполком в земельный отдел инструктором-бухгалтером.
— Какие у партизанки медали, ордена?
— Никаких. Из партизан нашего отряда только командир да мальчишка пятнадцатилетний медали получили. До сих пор удивляюсь, почему остальных не сочли нужным представить к наградам.
— В Одинцове-то как оказались?
— Вышла замуж за одинцовца. Дом, где мы с вами разговариваем, еще его родители в 1928 году построили. А сейчас он предназначен под снос. Если честно, то жить мне здесь порядком надоело. Одна из дочек зовет к себе в квартиру. И хочется, но в то же время не знаю, как буду чувствовать себя на новом месте. Задыхаюсь я — сердечная недостаточность, да и ноги раненые совсем отказываются ходить.
— Вы же оптимистка, держитесь, не сдавайтесь!
— Да, верно, я оптимистка. Только с годами все труднее такой оставаться… Достаточно вам для материала-то? Не подвела, разговорчивая бабулька попалась?
— Уйду, болеть из-за нахлынувших воспоминаний не будете?
— Не волнуйтесь. Я о другом все последние дни думаю, переживаю. Скоро 9 Мая. На 55-летие Победы меня в культурно-спортивный центр «Мечта» пригласили, часы настенные от главы района подарили. Сейчас, наверное, опять позовут. И рядом с домом, а смогу ли дойти?..
Подготовила Ася Митронова.

Уважаемая Антонина Николаевна!
Совет ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Одинцовского района, редакция газеты «Новые рубежи» сердечно поздравляют вас с 80-летием.
Примите самые искренние пожелания здоровья, счастья, успехов. Всегда оставайтесь такой же жизнерадостной и радушной.

18.224.39.74