Не рождённый в СССР

1 июня 1990 года. Утра дня защиты детей начался со скандала. За завтраком, я, как обычно расплескал кофе, а пятна на скатерти посыпал пеплом.

В другой раз Лена бы не обратила бы внимания, но сегодня была на взводе с утра. Я вчера не забрал Тёмку и Олежку из сада, и они до вечера просидели с воспитательницей. Когда Лена пришла за ними, воспитательница на нее наорала. А вот сегодня Лена орет на меня. Голос у нее командирский. Она тоже работает в школе. Только в другой. Вчера она устроить мне скандал не могла. Я пришел поздно и пьяный. За семь лет нашей семейной жизни я привык к таким ее взрывам. Правда, такой прокол с детьми случился впервые. Как и положено, в школе я был половина девятого. Десятиклассники были в полном сборе, и толпились на школьном крыльце. У них сегодня сочинение. Они пересмеивались, громко говорили, активно жестикулировали руками. Они знали, что в истории школы еще не было таких, кто бы не получил аттестат. Но в душе, все равно, волновались. Директор был мастер нагнать предэкзаменационного страха и на детей, и на родителей. Он делал это так убедительно, что ему верили — именно так и будет, как он говорит: списать невозможно, замеченный в списывании будет удален с экзамена и т. д. Так никогда не было. И все равно боялись. Подхожу к Любе Володиной. Мне нравится, как звучит «любаволодина». А можно и так «володиналюба». Я — Володя, она — Люба. Это — моя Люба, Володина Люба. Это ей я вчера звонил и диктовал темы сочинений. — Привет, — шепчу ей в ухо. — Все нормально? Она кивает головой. — Покажи, какую тему пишешь. Она ручкой проводит по заголовку: «Наш современник в прозе советских писателей». — Молодец, — шепчу ей. И отхожу, чтобы не возникло никаких подозрений. А подозрения могут возникнуть. Люба — моя школьная любовь. Обычно, когда говорят про школьную любовь, то сразу представляются два одноклассника, которые вместе ходили за ручку в школу, и уже три раза поцеловались. У нас не так. Люба — моя любовница, я — учитель, она — моя ученица. На майские праздники традиционный школьный поход байдарках. Погода задалась. К концу мы основательно загорели. На стоянке нас ждала тихая ночь, вода, огонь. Идеальные условия для любви. Шесть лет назад в таком же байдарочном походе с Леной зачали нашего Олежку. Через два месяца мы с ней поженились. Возле огня и воды я становился сентиментальным и лиричным. На это Лена и купилась. Читал ученикам стихи у костра. Стихи, конечно, про любовь. Читал так себе, но к каждому походу я пополнял стихотворную коллекцию, стараясь, не повторяться. Но были и хиты. В бликах костра увидел внимательные глаза Любы. «Наверняка, у нее ко мне интерес есть», — подумал я и начал читать стихи со своего любимого и безотказного: «Вы полюбите меня, но не сразу. Вы полюбите меня скрытноглазно»… Вижу у Любы глаза заблестели. «Точно ей интересен». Ребята на «вражьем голосе» нашли «вражью музыку и организовали танцы. В ночной тишине и вдалеке от «глушилок» музыка звучала звонко и чисто, растекаясь по реке. Немного послушав, направился в сторону леса. Захотелось прогуляться. Чуть углубился в лес и закурил. Я уже знал, что будет дальше. Все варианты любви просчитаны давным-давно. Через несколько минут услышал: — Владимир Сергеевич, это вы? Что ушли от костра? Я, я, Люба. Кто же еще. Да захотелось прогуляться по лесу. Люба подошла ко мне. — А что не танцуете? — Да, не хочется. На природе тишина нужна. — Можно я с вами постою? — Конечно, давай только подальше пройдем. Я взял ее за руку, и мы прошли еще метров пятнадцать вглубь леса, и оказались на крошечной полянке. Я заприметил эту полянку еще засветло. Она мне показалась уютной и скрытой от посторонних глаз. Я снял куртку и постелил на землю. Не сомневался, что куртка мне пригодится. — Садись, послушаем тишину, — сказал Любе и сел первым. Я был еще в том возрасте, когда можно очаровываться предстоящей близостью с женщиной. Не возбуждаться как кобель, а, именно, очаровываться. Люба не так просто за мной пошла. Мне казалось, что она тоже в ожидании близости. Только одинаково ли мы понимаем эту близость. Так, молча, мы просидели минут пять. Я повернулся к ней, коснувшись щеки щекой. Взял ее рукой за подбородок, приблизил ее губы к своим и с нежной осторожностью поцеловал. Потом обнял руками лицо девочки, и с той же осторожностью касался губами ее щек, глаз, кончиков волос. Не хотелось ее напугать напором. И была, конечно, нежность. Я умею быть нежным. Еще раз приблизился губами к ее губам. Получилось все по-настоящему. Мы стали целоваться глубоко и страстно. Одной рукой я залез к ней под рубашку, другой пытался снять джинсы. Было очень неудобно, но все же мне удалось стащить с неё джинсы. Вот еще мгновение, еще. С величайшей осторожностью ложусь у нее между ног. Приспускаю брюки и вот… — Ты мне целку порвал. От такой грубости я опешил. Мне так никогда не говорили. Неужели нельзя об этом же по-другому сказать. Я резко встал и быстро одернул брюки. — Извини, так получилось. — Это я от неожиданности вскрикнула. Страшно было. И так неожиданно. Извините. — Если страшно, зачем пришла? — А то вы не знаете? Люба продолжала звать меня на «вы». — Все будет хорошо. Не волнуйся. Рано или поздно это должно было случиться. У тебя случилось рано. Я опустился на колени и нежно поцеловал свою ученицу в щеку. Наверное, она мечтала лишиться невинности в первую брачную ночь или пусть не в брачную, но в чистой постели. А, может быть, и не все так трагично, как мне кажется. Ей все понравилось, только неожиданно случилось. Как всегда, мама была права. К Лене я привык. Привык настолько, что через два года после рождения Олежки у нас появился Тёмка. Лена легко вошла в роль жены. Она была внимательна ко мне, в меру ласкова и нежна. В постели у нас было всё без надрыва, но вполне удовлетворительно. В моей интимной жизни были случаи и похуже. К тому же Лена оказалась очень домовитой. Содержала квартиру в порядке и очень прилично готовила. Моя мама не просто хорошо к ней относилась, она искренне привязалась к Лене. Я бы даже сказал, что они стали подругами. Мне кажется, что «добро» на Тёмку Лена получила от мамы. Но и я безумно был рад появлению Тёмки. Он оправдывал наш брак с Леной. Олежка вынудил нас создать семью, а Тёмка уже был сознательный выбор нашей семьи. Я думаю, что именно так рассуждала мама — пусть нет любви, но зато есть любимые дети. Я не в первый раз приглашал женщин домой, но так и не смог избавиться от страха. Мне каждый раз казалось, что в любой момент может вернуться жена. Я понимал, что это бред, но все равно каждый раз подбирал весомые доказательства тому, что жена никоим образом не сможет вернуться домой. Я загонял страх в глубину сознания, но все равно оставался в напряженном состоянии. Это очень сказывалось на качестве встреч. Мы прошли в комнату, я приобнял Любу и поцеловал за ухом. Я не в первый раз встречался с женщинами у себя дома, но так и не смог избавиться от страха, быть взятым с поличным. Мне каждый раз казалось, что в любой момент может вернуться жена. Я понимал, что это бред, но все равно каждый раз подбирал весомые доказательства тому, что жена никоим образом не сможет вернуться домой. Я загонял страх в глубину сознания, но все равно оставался в напряженном состоянии. — Теперь мы можем расслабиться выпускница Володина. — Еще ученица, — Люба плотнее прижалась ко мне. — Вдруг ты мне на своем экзамене «два» поставишь. — Будешь плохо готовиться, обязательно поставлю. Я принял ее игривый тон. Страхи исчезли, пришло возбуждение. Но прежде захотелось выпить. — Посиди пару минут, послушай музыку. Мне надо на кухню. Включил любимых «Дипов» и прошел на кухню. Не хотелось пить в присутствии Любы. Все-таки, ученица. За недолгое время работы я успел усвоить несколько постулатов-барьеров. Не панибратствовать с учащимися, не давать им повода перейти на «ты», даже в самой неформальной обстановке не пить с учениками. Меня эти постулаты вполне устраивали, а то, что у меня произошло с Любой приятное исключение одного из этих незыблемых постулатов. Я ловко открыл бутылку портвейна, налил в граненый стакан и залпом выпил. Не дожидаясь, начала действия алкоголя, вернулся в комнату. Мне нравилось быть пунктуальным. Обещал вернуться через пару минут, значит, обязан вернуться, а алкоголь меня догонит — никуда не денется. Я присел на диван к Любе, по ходу обдумывая, вести ее в спальню или ограничиться этим диваном. Все-таки, решил вести ее в спальню. У нее же это фактически первый раз. Пусть спальня будет компенсацией за поход. Алкоголь догнал меня. Одной руку обнял Любу за плечи, другую положил ей на колени, касаясь пальцами обреза юбки и нежно (так мне казалось) стал настойчиво целовать ее. В начале она отвечала мне робко и неумело, но через некоторое время (две-три минуты) в ее ответных поцелуях появилась чувственность. — Пойдем в другую комнату. Я поднялся, взял Любу за руку и потянул в другую комнату. Посадил ее кровать. — Посиди. Я сейчас. На кухне я выпил еще стакан. Стало совсем хорошо. Вернулся в спальню. Люба скромно сидела на супружеской постели, оперевшись руками о матрац. Юбочка чуть сдвинулась, ноги раздвинуты. Получилось очень сексуально и соблазнительно. Поднял ее ноги, полностью переложил девочку на постель, и стал ее раздевать. Для второго раза все получилось просто замечательно. — Понравилось? Люба уткнулась мне в плечо. — Угу. Я впервые в своей жизни полдня не вылезал из постели. Все у меня получалось. Больше я этим летом с Любой не встречался. Весь долгий учительский отпуск провел в походах, съездил к жене в Крым. Вернувшись в Москву, я не стал звонить Любе. Дело не только в том, что пропал интерес к Любе (женщина в семнадцать лет все равно остается несмышленной девочкой). Мне захотелось начать «новую жизнь». «Новая жизнь» для меня подразумевало только одно — не изменять жене. С Любой я решил не объясняться — все само собой рассосется и сойдет на нет. Но так случилось, что и новую жизнь не начал, и с Любой пришлось объясняться. Третьего сентября Люба позвонила в школу и как-то сухо сообщила, что нам надо встретиться. Я не обратил внимания на эти интонации, поэтому легко согласился на эту встречу, не предчувствую для себя никакой угрозы. А зря. Люба ждала меня на лавочке в сквере. Я хотел ее поцеловать, но, увидев напряженное лицо, только и сказал: «Привет, рад тебя видеть». Она через силу улыбнулась: «Привет». И тут же без перехода: «Володя, я беременна» — Ты уверена? — Увереннее не бывает. Что будем делать? Только ради этого вопроса она назначила мне встречу. Что делать? Что делать? Первое ошеломление от новости прошло. Страх и растерянность. Что делать? Что делать? Что делать? — А сама, что ты думаешь делать? — осторожно спросил я. — Не знаю, что думать. Не знаю. Я в полной растерянности. Я видел, что Люба готова уже расплакаться. Вот, влипли. Я понимал, что в этой ситуации нет никаких вариантов. Выход может быть только один. Главные слова об этом выходе должен сказать я. Я должен произнести эти слова так, чтобы она не питала никаких иллюзий по поводу других вариантов. Других вариантов быть не может. — Ты понимаешь в сложившейся ситуации выход есть только один. Надо сделать аборт. — Да знаю я, что нужно сделать. Но я буду должна минимум два дня в больнице пролежать. Мне девчонки говорили. Как я родителям объясню, где буду два дня отсутствовать. Я сразу испытал облегчение. В эти минуты стало буквально физически понятно — «гора свалилась с плеч». Люба сама понимает, что нужно делать. А то, о чем она беспокоится, чисто технический вопрос. Его-то решить можно. В моей жизни это был первый случай и последний. Я больше никогда не позволял себе таких неосторожностей. Никаких абортов. Нерожденный — это такая взаимная боль. Но я лукавлю. Это я сейчас чувствую боль, а тогда по большей части страх и облегчение, что так все благополучно заканчивается. — Не волнуйся. Это уже моя проблема. Я обязательно найду вариант, чтобы ты смогла обернуться за один день. Можешь положиться на меня. Я все устрою. Сколько у нас еще есть времени? Больше мы ничего не сказали друг и другу, и, не сговариваясь, направились в противоположные стороны. Я все-таки не удержался и посмотрел Любе вслед. Даже сзади она выглядела очень соблазнительно. Интересно, какие она ко мне теперь чувства испытывает? Ненависть, презрение, сожаление? Я не раз внушал ей мысль, что наш роман безо всяких последствий и продолжений, что семья для меня святое, и поэтому не надо на этот счет строить никаких иллюзий. Она вроде соглашалась со мной, отвечала, что ни на что не претендует, что ей просто со мной хорошо. Но теперь у меня возникли сомнения в отношении того, что она ни на что не претендует. Может быть, она надеялась, что я женюсь на ней. А беременность весомый аргумент в этой надежде. Я не мог сделать ей такого предложения. Не мог же только ради еще только зачатого ребенка, непонятного эмбриона оставить двух своих сыновей. Я не знаю, как отнеслась бы моя мама к случившему, если бы ей рассказал. Наверняка, она что-нибудь придумала, нашла бы правильное решение. Возможно, что она предложила бы то же самое решение, что и я. Но откуда же тогда во мне ощущение, что совершил я тогда подлость? Может быть, все-таки меня память подводит, и тогда не было этого ощущения, а были чувства облегчения и радости, что так для меня все благополучно закончилось. Это сейчас, когда впереди пустота, могу бичевать себя словами — подлец, убийца. А тогда… Тогда только не самый благополучный исход кратковременного романа, который породил проблему. Вот, как получается. Я породил проблему, а не жизнь. Жизнь загубил, а проблему решил через три дня, как и обещал. Люба забылась вместе с проблемой. Я не давал обещаний, а врач был замечательный. К нему даже за деньги непросто попасть. Любе он все сделал по высшему классу — никаких осложнений не будет. Он об этом заявил мне твердо и внятно. Я хорошо помню его слова: «Володя, все нормально. Уже завтра она будет смеяться, а послезавтра найдет себе мужа и родит ребенка. И вы в ее памяти останетесь только одним событием — роман с учителем». Мы встретились случайно через шесть лет. Как и говорил врач, Люба вышла замуж, но не забыла меня. Выяснилось, что детей она не сможет иметь никогда. С мужем развелась, и постарела, преодолев восьмилетнюю разницу и сравнявшись со мной в возрасте. Так спроисходит от какого-нибудь редкого заболевания или же, когда несчастлив. Это я знаю точно. С Леной мы развелись через год после встречи с Любой. У Лены появился любовник. Я даже его видел. В нашей квартире. Жена оказалась не такой осторожной и предусмотрительной как я. Начать все сначала нам не удалось. Да и мы не пытались. Я понимал Лену, но простить не мог. А ей было все равно, простил я ее или нет. Она просто не любила меня. Мы еще пытались сохранять видимость семьи. Из-за Тёмки и Олежки. Но получалось плохо. С Леной мы видимся редко. Только на днях рождения Темки и Олежки. На кладбище. Наши мальчики погибли один за другим с разницей в три дня и один год. Я не знаю подробностей того, как они погибли. Мальчики со мной в последние годы мало общались. У Олежки был бизнес, долги. За них его и убили. Тёмка разбился на машине. Ему Олежка подарил. Тёмка, какой он водитель? Мальчишка. Не справился с управлением. На могилу к мальчикам мы приходим с Леной почти одновременно. Кладем цветы. Молчим. Она прижимается ко мне. Так мы и стоим, продуваемые еще холодным мартовским ветром. Наши мальчики родились в марте с разницей в три дня и два года. Люба тоже бы родила в марте. Лето лучшее время для любви. Я даже не сомневаюсь, что это был бы сын. Сын, не рожденный в СССР.

3.17.183.24