Непостижимая Лу Саломе

4 214
Воскресенье, 31 мая 2020, 22:46

Её называют самой загадочной женщиной 20-го столетия. До сих пор исследователи и поклонники не могут определиться, кем же она была больше: писателем, философом, учёным, или просто женщиной-вамп, которая сводила с ума мужчин, троим из которых присвоено звание «великих» — Фридрих Ницше, Райнер Мария Рильке и Зигмунд Фрейд.

В 1861 году в Петербурге в здании Главного штаба на Дворцовой площади родилась девочка с милым, сказочным именем Леля. Ее отцом был генерал русской службы, прибалтийский немец Густав фон Саломе, а мать происходила из датских немцев. Хотя Фридрих Ницше и называл Лу Саломе «гениальной русской», но генетически в ней ничего русского не было, если не придавать значения проведенным в России детству и ранней юности.

Леля фон Саломе прожила в России первые 20 лет своей жизни — именно здесь сложился ее характер. И все же по странному стечению обстоятельств впереди ее ждала слава в европейском мире и полная неизвестность на родине. Девочка росла самостоятельной, погруженной в себя и очень мечтательной. Последняя четверть XIX века для подобных натур казалась не самой лучшей эпохой — русский революционный терроризм переживал свой кровавый расцвет. Впрочем, быть революционеркой Леля не собиралась, как позже не собиралась быть феминисткой. Пока еще не вполне осознанное интеллектуальное любопытство вело ее особым путем, путем глубинного исследования личности, своей, чужой — какая разница, главное, чтобы все было на пределе, на самом краю возможного.

Леля была, очень близка с отцом и пятью братьями. С матерью отношения складывались спокойно, но особенной близости не было. Общество мужчин старше себя казалось Леле естественным, и мир представлялся ей населенным братьями. Эта полудетская идиллия вскоре была развеяна в пух и прах…

Незадолго до конфирмации Леля фон Саломе пишет письмо незнакомому ей пастору Гийо, в котором признается в духовном одиночестве. Благочестивый пастор, читающий лекции при голландском посольстве Санкт-Петербурга. Праведен, женат, двое детей. Горячо и искренне Леля просит о поддержке, она пытается найти человека, разделяющего ее мысли, совсем не характерные для девушки ее возраста.

Они встретились. На редкость привлекательная, обладавшая необычайной духовной энергией девушка произвела на Гийо сильное впечатление. Под его руководством Леля начала серьезно заниматься философией, историей религии, языками. Она поклонялась Гийо как Богу. А пастор в 1879 году сделал ей предложение. Девушка была тяжко поражена самой мыслью о возможности такого исхода их отношений — это была своего рода духовная катастрофа. На ближайшее десятилетие сексуальная близость станет для нее решительно невозможной. Опрометчивый шаг Гийо послужил причиной страданий длинной череды мужчин, которые будут испытывать восторг от духовной близости с этой девушкой и отчаяние от ее телесной холодности.

ю

Видимо, благоприобретенная русскость вкупе с передавшейся от матери немецкой основательностью и унаследованной от отца гугенотской въедливостью в вопросах морали и веры породили этот характер, отмеченный недюжинным умом, неукротимым и своевольным нравом и неистребимым вольнолюбием. Не отдаваясь до конца ничему и никому, Лу Андреас-Саломе как высшее достояние берегла свою внутреннюю свободу. Да и внешней, как видно из воспоминаний о прожитом и пережитом, не поступалась никогда.

Лу вспоминала, что их семья всегда ощущала себя русскими, хотя при этом в доме в основном говорили по-немецки, иногда переходя на французский. Любопытно, что русский язык в то время воспринимался исключительно как язык простонародья, и если отец Лели сталкивался на Невском проспекте с русским офицером, они вступали в беседу непременно по-французски. Санкт-Петербург представлялся Леле городом-космополитом, «чем-то средним между Парижем и Стокгольмом». Прислуга в их огромной квартире на Морской тоже была многонациональная: челядь старались взять из татар, так как те не употребляли водки; любили нанимать чистоплотных пунктуальных эстонцев, были и швабские колонисты — при этом все эти люди, среди которых встречались и греко-католики, и мусульмане, и протестанты, придерживались своих религиозных обрядов и обычаев, каждый соблюдал свои праздники, свой календарь, кто новый, кто старый. Такое положение дел приучило детей, и в том числе Лелю, к веротерпимости.

К Александру II, отменившему в России крепостное право, либеральные родители Лели относились одобрительно. Однако их тем не менее беспокоило, что мятежный народовольческий дух проникал даже в чопорные частные школы, где учились дети иностранцев. Любопытная Леля слышала из разговоров взрослых в гостиной, что женщины едва ли не активнее мужчин участвовали в революционных процессах (по подсчетам историков, в 70-80-е годы были осуждены в общей сложности 178 женщин, большинство которых принадлежало к террористической организации «Народная воля», семь раз покушавшейся на Александра II и все-таки убившей его). До конца жизни хранила она фотокарточку Веры Засулич, той самой, которая стреляла в градоначальника Трепова. Леля уже тогда воспринимала происходящее под весьма специфическим углом зрения: слабый пол, к которому она принадлежала, — вот носитель силы, а вовсе не наоборот — а потому все эти женщины-бунтарки были овеяны для нее ореолом романтического героизма.

Свою собственную силу, силу формирующегося незаурядного характера 17-летняя барышня Саломе проявила резко и весьма неожиданно: она наотрез отказалась от конфирмации, к которой ее готовили в реформаторской евангелической церкви. По тем временам серьезность этого поступка недооценивать не стоит, другой вопрос, что могло привести к нему юную девушку? Легче всего было бы предположить чужое влияние, например кавалера или старшего друга. Но это не так: Леля совершенно самостоятельно пришла к мысли о том, что Бога нет. Все началось с того, что маленькой девочкой она стала свидетельницей смерти любимой кошки, а немного позже умерла от свинки ее лучшая подруга. Где был Бог в это время? Как он это допустил? Она долго молилась ему после потери подруги, но вместо ответа и поддержки ощутила лишь леденящую пустоту внутри…

Ну, а пока Леля собралась за границу — лечить слабые легкие и заодно учиться, но власти отказались выдать ей паспорт, так как она вышла из лона церкви. И тогда она придумала нечто из ряда вон: уговорила влюбленного в нее голландского пастора Гийо, чтобы он выхлопотал ей подложное свидетельство о конфирмации, что тот и сделал, воспользовавшись услугами своего приятеля, другого пастора, служившего в крошечной голландской деревушке. Это дало Леле возможность сделать еще один парадоксальный вывод: для любви не существует моральных преград.

Немного поучившись философии в Цюрихе, юная Лу Саломе по совету друзей матери попала в римский салон весьма известной дамы — Мальвиды фон Мейзенбург, умной, фантастически образованной и столь же фантастически некрасивой писательницы, подруги Герцена и воспитательницы его дочери. Именно в подобных салонах в конце XIX века происходило формирование людей, которым суждено было осуществить переход к новой эпохе. Французские атеисты, итальянские анархисты, русские нигилисты и социалисты чувствовали здесь себя вольготно. Сама Мальвида, как многие образованные женщины ее круга, видела задачу салона в благородной цели женской эмансипации. Она собирала девиц и приглашала образовывать их подходящих «прогрессивных» лекторов. Ну, а те были более чем рады перевернуть в головах любопытных барышень все вверх дном. Хорошо, что на этих лекциях не присутствовала мать Лу, она пришла бы в ужас оттого «образования», которое получает дочка.

В частности, один из лекторов апеллировал к недавно вышедшей книге швейцарского ученого-историка Иоганна Бахофена «Материнское Право». Бахофен, сопоставив множество археологических, исторических и художественных фактов, пришел к выводу, что до начала патриархальной цивилизации, той, которая была известна на протяжении последних 6 тысяч лет, практически повсюду в Евразии и на других заселенных людьми территориях существовала другая, основанная на главенстве женщин. Их власть была универсальной и предопределяла большинство социальных, религиозных и этических норм. Другой лектор комментировал некий документ знаменитейшего средневекового врача и чернокнижника Корнелия Агриппы Нетесгеймского «О несравненном превосходстве женского пола над мужским». В нем утверждалось, например, что Адам был сотворен первым и вышел неудачным, а потому все совершенство пришлось на Еву, а также то, что мужчина гораздо ближе к животным, чем женщина, иначе откуда взялись врожденная грубость мужчин и собственнические инстинкты. Леля впитывала все эти идеи как губка…

Один из лекторов в салоне Мальвиды, 32-летний философ Пауль Ре, без оглядки влюбился во внимательную девушку в глухом черном платье с осиной талией и гладко зачесанными назад темно-русыми волосами. Ее трудно было назвать красавицей, но в ней чувствовались какое-то неуловимое своеобразие и самостоятельность.

рр

Пауль сделал Лу предложение, и вдруг это юное, неопытное, неоперившееся создание подняло его на смех. У нее оказались свои неожиданные представления — она не признавала брака, ибо современный европейский брак — это чисто христианская затея. А если она, Лу, не христианка и вышла из церкви, то к чему ей связывать себя брачными узами? А еще во время их объяснения она между прочим вспомнила, что во Франции в 1791 году был введен так называемый гражданский брак…

В конце же их памятного разговора Лу выпустила в сердце влюбленного последнюю стрелу, вообще сказав, что лично она решила на весь век остаться девственницей и посвятить себя исключительно духовным интересам, а потом предложила ему жить вместе «духовной коммуной». При этом ее совершенно не волновало, что скажет на это, например, ее мать или какая реакция будет в окружающем ее обществе. Несчастный влюбленный стал отныне рабом Лу — он согласился на все ее условия, и они поселились сначала в Берлине, потом переехали в Париж, нигде не задерживаясь надолго. Лу получала от отца-генерала скромную пенсию, и ей этого вполне хватало.

В апреле 1882 года Пауль познакомил Саломе со своим другом Фридрихом Ницше. В то время 38-летний философ был уже очень болен и почти слеп, его жестоко терзали головные боли. Он был абсолютно одинок, а своими постоянными переездами с места на место надеялся найти климат или ландшафт, которые были бы способны утешить его физические и нравственные страдания — итальянские и французские Альпы, Германия, Швейцария… Ницше не был знаменит, книг того, кому в скором времени было суждено стать целой эпохой и переворотом в философии, почти никто не читал.

«Молодая русская», как Ницше называл Лу в своих письмах, стала первой и единственной женщиной, лирически полонившей его воображение. До этого его с такой же силой способна была пленить только мысль. Он так описывал Лу своему другу Питеру Гасту: «… она резкая, как орел, сильная, как львица, и при этом очень женственный ребенок… Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, не спрашиваясь ничьих советов…»

В основном встречи Ницше с Лу состояли из прогулок по горам и бесконечных, запойных разговоров. Удивительно, что этот гениальный человек воспринимал Саломе как равную собеседницу. Ницше поведал ей всю свою жизнь: о детстве в семье пастора в деревенском домике под Наумбургом, о своих первых сомнениях, сменивших годы религиозного рвения, об охватившем его ужасе и отчаянии при виде этого мира без божества…

Ницше подробно изложил ей свои нигилистические мысли. Лу только поражалась их созвучию своим собственным переживаниям. Пусть Бог умер, но зато в самом человеке есть нечто, что может соперничать с Богом. Но для того чтобы добраться до этого сверхчеловеческого в самом себе, человеку согласно воззрениям Ницше надо проделать путь поистине героический — воспарить над своими слабостями, пренебречь людским презрением, призывать на свою голову страдания и любить их: «Упругость души в несчастии, ее ужас при виде великой гибели, ее изобретательность и мужество в том, как она носит горе, смиряется и извлекает из несчастия всю его пользу, и, наконец, все, что ей дано, глубина, таинственность, величие — разве это дано ей не среди скорбей, не в школе великого страдания?» Ницше и Лу призывал «сделать саму себя живым материалом для опыта». Ее же натуре это было более чем близко, она и сама уже начала свой личный эксперимент. «Если бы кто-нибудь нас подслушал, — писала потом Лу про эти разговоры, — то решил бы, что беседуют два дьявола».

Фридрих Ницше был велик в вопросах духа, но вот в сфере чувств и повседневной жизни оставался беспомощен, как дитя. А потому сам он не решился признаться Лу в любви, а попросил Пауля Ре передать девушке свои чувства и просьбу стать его женой. И Пауль передал — он даже не ревновал Ницше к Лу, у него сердце сжималось, глядя на то, как этот одинокий человек с абсолютно беззащитной душой впервые в жизни наполнен солнечными надеждами и ожиданием счастья.

Разумеется, Лу не собиралась ради Ницше менять своих убеждений и прерывать свой «эксперимент». Он же был потрясен и раздавлен ее отказом. Стараясь как-то смягчить боль от нанесенного ему удара, Саломе предложила Ницше присоединиться к их духовной коммуне с Ре, но тут в ситуацию вмешалась сестра философа Элизабет Ницше. Эта старая дева возненавидела «невыносимую русскую» за то, что та украла сердце ее брата. Она сумела каким-то образом очернить Лу в глазах Ницше, и в их отношениях произошел окончательный разрыв. Вскоре после него, а дружба Ницше и Саломе продлилась чуть больше года, философ написал одну из своих самых великих книг — «Так говорил Заратустра». Многие считают, что написана она под влиянием встречи с Лу. Так или иначе, очевидно одно: в ней Ницше действительно увидел нового человека, с новым независимым сознанием, человека, для которого диктат его собственной воли является высшим и единственным авторитетом.

Расставшись с Ницше, Лу Саломе продолжала двигаться своим и только своим путем. В основном она вращалась в интеллектуальных кругах Европы среди известных философов, ориенталистов, естествоиспытателей. Она ловила себя на том, что ее раздражал деловой, трезвый дух уходящего столетия, она явно тосковала по кантовскому и гегелевскому идеализму. Уже в 1894 году Лу Саломе написала серьезный труд «Фридрих Ницше в своих произведениях». Труднее всего было заподозрить, что подобную книгу могла написать женщина — настолько все было объективно, четко, по делу. После выхода этой работы Саломе зауважали всерьез. Вскоре ее начали печатать самые престижные журналы Европы, причем не только философские работы, но и художественную прозу. Так свет увидели ее повести «Руфь», «Феничка», сборник рассказов «Дети человеческие», «Переходный возраст», роман «Ма». Модные критики, такие как Георг Брандес, Альбрехт Зёргель или Поль Бурже, расхваливали ее талант.

В июне 1886 года в жизни Лу Саломе произошло событие, которое так и не могут толком объяснить ее биографы, а сама она не сочла нужным комментировать. Лу вышла замуж за профессора кафедры иранистики Берлинского университета, сорокалетнего немца Фридриха Карла Андреаса. Пауль Ре, до глубины души униженный свершившимся, вскоре исчез из ее жизни и позже погиб в горах. Говорили, что это было самоубийство.

Фридриху Андреасу предстояло стать одним из самых выдающихся мужей в истории: почти за 40 лет их совместной жизни с Лу, до самой своей смерти, он ни разу не пережил физической близости с собственной женой! Именно это было железным условием, поставленным перед свадьбой этой невероятной женщиной. Счастливый жених, правда, легкомысленно принял это условие за «девичьи выдумки» и все ждал, когда же они пройдут, но безрезультатно…

Если бы Лу сохранила обет целомудрия до конца своих дней, страдания Андреаса были бы хоть как-то оправданны, но в один прекрасный день женская природа взяла в ней верх над теориями и рассудком. Лу было уже за тридцать. Первым мужчиной, сумевшим стать для нее именно мужчиной, стал Георг Ледебур, один из основателей Независимой социал-демократической партии Германии и марксистской газеты «Форвартс», в будущем — член рейхстага.

Несчастный Андреас, узнав о происшедшем, на глазах у Лу воткнул себе в грудь перочинный нож и, терпя адскую боль, смотрел ей в глаза. Она выдержала этот взгляд… Андреас выжил, но проиграл Лу. Отныне ее свобода была ничем не ограничена — она могла ездить, куда и с кем хочет, и делать, что ей вздумается. Видимо, наблюдая за Андреасом, Саломе интуитивно угадала секрет удивительной власти женщины над мужчиной, власти ее глубинной тайны, которая навсегда останется неразгаданной.

В 1905 г. служанка её мужа Андреаса рожает ему дочку. Лу оставляет внебрачного ребёнка в доме, наблюдает за своими реакциями с дотошностью психоаналитика. Через несколько лет она её удочерит.

В 1910 году по просьбе своего друга, известного философа Мартина Бубера, Лу Андреас-Саломе написала книгу «Эротика», почти сразу ставшую бестселлером. «Ничего так не искажает любовь, как боязливая приспособляемость и притирка друг к другу… Но чем больше и глубже два человека раскрыты, тем худшие последствия эта притирка имеет: один любимый человек «прививается» к другому, это позволяет одному паразитировать за счет другого, вместо того чтобы каждый глубоко пустил широкие корни в собственный богатый мир, чтобы сделать это миром и для другого». Эти размышления Лу как нельзя полнее раскрывают суть ее отношений с Андреасом: они друг к другу не притирались, зато, как утверждает Саломе, до смерти были интересны друг другу.

Саломе поздно открыла для себя любовь, но, открыв, поняла, что для нее это — животворящий источник. Эрос — то, что заставляет человека соприкоснуться с мощнейшей силой в себе — инстинктом. И Саломе страстно, как все, что она делала, предалась исследованию и эксплуатации этой силы. В списке ее возлюбленных невозможно поставить точку: писатели и философы Шницлер, Гауптман, Теннис, Эббингхаус, Гофмансталь, Ведекинд, режиссер Макс Рейнхардт и так далее, и так далее.

Особая глава в жизни Лу Саломе — роман с выдающимся поэтом Райнером Марией Рильке.

ри

Когда они встретились, ему было 21, ей — 35. Рильке поселился вместе с Лу и Андреасом в их скромном доме недалеко от Берлина в Шмаргендорфе. Роман был бурный, но недолгий, он продлился с перерывами немногим более 3 лет, но за этим последовали еще 30 лет переписки и близкой дружбы.

Рильке — Луизе Саломе

Я и слепой тебя увижу,

Я и глухой тебя услышу,

Немой — тебя я буду звать,

Без рук — дыханьем обнимать,

Без ног — на край земли бежать,

Забытый — буду вечно ждать,

Грустить, печалиться, страдать,

Молиться, верить, ликовать

И песни для тебя слагать,

И гимны в честь твою писать.

Я буду сильным, буду грозным,

Я буду мягким и серьёзным.

Я буду нежным, буду мирным,

Весёлым, добрым, тихим, смирным.

Я буду тем, кем ты меня

Увидела, нашла, взяла,

Богиня русская моя,

Душа моя, слеза моя.

Лу оказалась спасительным якорем в его судьбе: поэт страдал от приступов страха и неконтролируемых депрессивных состояний… В Саломе уже тогда проявился специфический талант, который вскоре сделает ее великолепным доктором: она не жалела времени на то, чтобы вникнуть в суть душевных переживаний Рильке, бесконечно терпеливо выслушивала его и пыталась вместе с ним понять их причину и смысл и тем самым облегчить его страдания.

В сентябре 1911 года очередной возлюбленный Лу Андреас-Саломе, шведский психоаналитик Пол Бьер, ехал вместе с ней на III конгресс психоаналитиков в Веймаре. Рассказывая своей подруге о том, что такое психоанализ, Бьер никак не ожидал, что встретит с ее стороны такое жадное любопытство. Впрочем, удивляться этому не приходилось. Само появление этого нового направления психологии знаменовало начало эпохи нового времени, а Лу Саломе от макушки до кончиков ногтей являла собой готовый, сформировавшийся продукт оного.

Наука цвела, как никогда, пышно, на рубеже веков возникла квантовая физика, в 1905 году была сформулирована теория относительности… Естественные науки, подкрепленные теорией Дарвина, тоже не отставали. Объективный мир сочли более или менее изученным, неизученным оставался только человек, субъект познания. Если раньше его полагали образом и подобием Бога, то теперь в этом усомнились, и надо было браться за его изучение заново. И новая эпоха делала особый акцент на развитии гуманитарных наук — социологии, экономики, социальной психологии, а также на психоанализе.

Да и сам человек менялся: трещал патриархальный уклад, женщина больше не желала подчиняться, викторианская мораль становилась предметом насмешек. Босоногая танцовщица А. Дункан, которой так восхищалась Саломе, уже будоражила европейское высшее общество своими прозрачными туниками, а ее знаменитые берлинские лекции «О праве женщины на свободную любовь» шепотом пересказывались в гостиных.

Основатель психоанализа З. Фрейд, долгое время разрабатывавший свои идеи в полном одиночестве, к 1902-1903 годам постепенно становится известным, а психоанализ — крайне популярным. А в 1908 году в Зальцбурге состоялся I Международный психоаналитический конгресс.

Лу Андреас-Саломе почувствовала в идеях Фрейда дыхание свежего ветра, который показался ей не менее радикальным, чем веющий от философии Ницше. Фрейд посмел бросить вызов общественному мнению, возведя сексуальность в доминанту человеческого поведения. Лу Саломе не раз была свидетельницей того, как некоторые видные ученые конфузились, просто произнося саму фамилию Фрейда, словно она было каким-то неприличным словом.

Когда Саломе вошла в круг ближайших учеников австрийского врача, ей был 51 год, сам Фрейд, будучи на 5 лет старше, воспринял ее как 20-летнюю — столько в ней было свежести и энтузиазма. Серебристые волосы, голубые глаза, чудесная кожа, царственная осанка. Злые языки утверждали, что он влюбился в ученицу, во всяком случае, известно, что он посылал ей цветы, провожал до отеля, а если она пропускала очередную традиционную «среду», нежно ей выговаривал в записочках.

му

Каждый, кто хотел практиковать психоанализ, должен был непременно поначалу пройти этот процесс сам в качестве анализируемого, чтобы разобраться со своей собственной личностью и ее темными сторонами, иначе говоря — с бессознательным. Лу Саломе и тут сумела отличиться — она оказалась, похоже, единственной из непосредственных учеников Фрейда, кому позволили самой анализа не проходить, но практиковать его с другими в качестве врача-психотерапевта после пары лет интенсивной подготовки и обучения. Многие из фрейдовской «свиты» роптали по этому поводу, но снисходительность Фрейда к Лу не знала границ, ей он прощал любую «ересь», в то время как других своих учеников и оппонентов, позднее отколовшихся от его школы, он осыпал язвительными колкостями за любое отступление от догмы, то есть от его, Фрейда, понимания. Таким образом, Андреас-Саломе стала одной из первых, если вообще не первой женщиной в этом новом направлении психологии. Фрейд, между прочим, был знаком с ее книгой «Эротика», выдержавшей пять переизданий, и считал, что Лу, пусть и несколько с другой стороны, но тем не менее вплотную подошла к его собственным идеям и отчасти подтвердила их.

Согласно Лу Саломе мужчина и женщина — существа различные принципиально, сущностно. Мужчина целиком направлен на внешний мир, он ищет в любви лишь удовлетворения, мгновенной разрядки напряжения, для женщины же любовь — все, «пол разлит по всей плоти ее организма, по всему полю души», более того, она вообще не существует вне этого. А еще Саломе считала абсурдным стремление женщины уподобиться мужчине, которое она повсеместно наблюдала вокруг.

— А как же вы сами? — язвительно спрашивали ее. — Разве вы не избрали мужские профессии — писать, заниматься философией, практиковать психоанализ?

— Отнюдь! Нет ничего более смертельного для женщины, чем тягаться с мужчиной в профессиональном успехе. Женщина не нуждается в социальном успехе, она занимается чем-то просто для самораскрытия. Я не избирала никаких мужских профессий и ни с кем не соревнуюсь, эти занятия нашли меня, как солнце находит нуждающийся в его лучах цветок, — с достоинством отвечала Лу.

Трудно себе представить, какую бурю возмущения в феминистских кругах вызывали ее рассуждения. «Госпожа Лу Саломе — антифеминистка! — писала, к примеру, родоначальница теоретического феминизма Хелен Дом. — Мы находим в ее текстах утверждения, которые заставляют встать волосы дыбом у нас, эмансипированных женщин!»

В конце концов, Лу открыла в Геттингене, где она давно уже поселилась с Андреасом, психоаналитическую практику и работала по 10-11 часов в день. Отбоя от пациентов не было, потому что Саломе обладала природным даром слушать и понимать другого человека. Как всегда, она не боялась нарушать самые священные заповеди — в данном случае заповеди своего учителя Фрейда, полагавшего, что психоаналитик ни в коем случае не имеет права вступать в близкие отношения с пациентами даже ради благородной цели научного эксперимента. Саломе же, руководствуясь, как обычно, только собственной интуицией, полагала, что если она этого хочет и пациент этого хочет, то вред просто исключается.

Наступало жаркое, сумбурное и грозное лето 1914 года. 1 августа Германия, в которой жили Лу и Андреас, объявила войну России, где остались ее родные братья с семьями. До них доходят слухи, что сибирский мужик Г. Распутин, «соправитель русского царя», был едва ли не единственным из советников, кто предостерегал Николая II от войны, предсказывая, что это будет конец России и конец империи. В связи с этим Саломе замечает Фрейду, что «стоило бы прислушаться к Распутину, ибо он единственный не невротик из приближенных к русской власти».

Наблюдая психологию людей, побывавших в аду военной мясорубки, Лу неожиданно обнаружила, как сама история на ее глазах подтверждает идеи Ницше о том, что страдание обновляет и закаляет. Некоторые ее знакомые и вчерашние пациенты, ставшие солдатами, на полях сражений совершенно излечивались от психических заболеваний, которыми они страдали до войны: истерии, невроза, навязчивых состояний и даже шизофренических приступов.

Боязливый, мягкий Фрейд был в ужасе от «нечеловеческих» прозрений Лу, зато его ученик Карл Густав Юнг, один из величайших психологов XX века, впоследствии подтвердит «психически исцеляющее значение глобальных кризисов».

са

Русская революция лишила Лу остатков ее состояния и возможности когда-либо увидеться с родными. Отныне она так и будет жить в их с Андреасом чудесном доме под Геттингеном, где у нее был дикий сад и кабинет в мансарде и где ветви цветущей груши каждую весну врывались прямо в ее окна. Семейная жизнь Андреасов, как всегда, была своеобразной: Фридрих Карл был занят своей наукой, с супругами по-прежнему жила внебрачная дочь Андреаса, Мария, — плод его короткой связи с горничной. В свое время Лу великодушно оставила девочку в их доме и заботилась о ней как о родной дочери. До самой смерти Лу Мария не оставляла свою обожаемую приемную мать. Кроме того, для Фридриха Карла давным-давно стало привычным, что с ними время от времени живет очередной «друг» жены — с каждым из них он оставался ровен и приветлив, и за утренним кофе учтиво обсуждал политические новости. И так до самой своей тихой смерти в октябре 1930 года.

Тем временем жизнь в Европе менялась на глазах. Инфляция 1923 года достигла апогея: если еще недавно один аналитический прием стоил 50 марок, то сейчас это уже 3 000 марок и мало кому это по карману. Лу Саломе все чаще работала бесплатно; изредка через общих знакомых до нее доходили слухи, что семьи ее братьев в Советской России живут в нищете, и она мучилась от невозможности им помочь.

Всю жизнь Лу высокомерничала с политикой, но с приходом Гитлера к власти в 1933 году не замечать творившегося вокруг стало уже невозможно. Манифестации, шествия и митинги молодых фашистов по всем немецким городам, бесконечно звучавшее в ушах «Хайль Гитлер!», невыносимые выспренные речи о превосходстве арийской расы, набирающий силу антисемитизм…

Однажды к Лу в ужасе прибежала ее приятельница Гертруда Боймер с криками: «Эти черные (имелись в виду нацисты) рыщут по психиатрическим больницам и хотят переписать всех больных шизофренией; говорят, потом их всех уничтожат!» Саломе не поверила, и они кинулись к знакомому главврачу геттингенской клиники. Тот подтвердил информацию — врачи на свой страх и риск прятали от нацистов истории болезни. Излагая свои взгляды на воспитание будущих воинов Третьего рейха, Гитлер уже тогда был предельно откровенен. «Моя педагогика сурова — слабый должен погибнуть!» Вскоре это стало официальной политикой режима: все шизофреники должны быть физически уничтожены.

Началось наступление и на психоанализ. Книги Фрейда в Германии сжигались, к его друзьям и соратникам, как и к психоаналитикам вообще, приходить стало опасно. Лу Саломе, которой было уже за 60, друзья уговаривали уехать из страны, пока не поздно. А Саломе насмешливо сказала: «Эта лишившаяся рассудка страна будет с каждым днем все больше нуждаться в таких, как я», — ни годы, ни ситуация не лишили ее куража. Уезжать из Германии она наотрез отказалась.

Когда Лу Саломе отходила в мир иной, с ней была приемная дочь Мари. Именно она передаст последние слова этой женщины-загадки: «Всю свою жизнь я работала и только работала. Зачем?» Лу Андреас-Саломе умерла 5 февраля 1937 года в возрасте 76 лет в своем доме под Геттингеном.

Сразу после её смерти в Гёттингене её библиотека была сожжена нацистами.

ma333
лично#
Наш ответ г-ну Г.?
Однако, интересно, спасибо.
nfhfynek
лично#
ma333: Наш ответ г-ну Г.?
Однако, интересно, спасибо.
Э-э-э, ну, если другим копипастить что-то интересное можно, то почему бы не скрасить тухлый вечерок воскресного дня? А то одни разборки обедневших сознанием от самоизоляции

А по смыслу, показалось интересным, да и некая внутренняя дискуссия, мною, во всяком случае, ощущается с Ленивцем и Аленкой (жаль, что она не зашла).
nkolbasov
лично#
nfhfynek: и Аленкой
Аленке Посвещается:

ma333
лично#
Браво!
nkolbasov
лично#
yans
лично#
nkolbasov: Аленке Посвещается:
ma333: Браво!
неграмотность тоже вызывает восторг. впрочем, какая песня, такая и грамотность.
alionka666
лично#
nkolbasov: Аленке Посвещается:
Благодарю! Но почему в статье про феминистку? Я не такая!
Мне больше вот эта нравится, тем более что я поезда люблю:
nkolbasov
лично#
yans: впрочем, какая песня, такая и грамотность.
Кто святит, а кто и светит!
alionka666
лично#
yans: неграмотность тоже вызывает восторг. впрочем, какая песня, такая и грамотность.
Видимо, он решил внести свет в мою тёмную жизнь)))
alionka666
лично#
nkolbasov: Кто святит, а кто и светит!
alionka666: Видимо, он решил внести свет в мою тёмную жизнь)))
Я угадала
ma333
лично#
yans: неграмотность тоже вызывает восторг. впрочем, какая песня, такая и грамотность.
В данном случае главное -душевный порыв.
Все остальное вторично.
yans
лично#
nkolbasov: Кто святит, а кто и светит!
Николай Васильевич, Вам видней. У Вас очевидно свои правила русского языка.
alionka666: Видимо, он решил внести свет в мою тёмную жизнь)))
свет так свет. хоть и безграмотный.
ma333: В данном случае главное -душевный порыв.
Все остальное вторично.
каждому свое. кому-то и безграмотность вторична.
nfhfynek
лично#
nkolbasov: sun1-95.userapi.com/Se…KImgfg/WGVW6SbqvPI.jpg
Вы не внимательны, героиня блога отрицает свою приверженность идеям феминизма

Н. В., о вас позаботиться некому? Холодно душе и голодно телу. Надо вам женщину хорошую найти — добрую, тёплую, с квартирой
alionka666
лично#
yans: свет так свет. хоть и безграмотный.
По-славянски не так уж безграмотно
yans
лично#
alionka666: о-славянски не так уж безграмотно
нет такого языка. есть группа славянских языков. так в польском языке, который относится, как раз, к славянской группе слово «uroda» переводится как красота.
Комментировать могут только зарегистрированные пользователи